Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

От старой базарной площади, задушенной сонмищем бедных лавок, чьи хозяева давно потеряли надежду продать хоть кому-нибудь хоть что-нибудь ценное, они отправились через восточные ворота после полудня в проклятый четвертый день последнего месяца летнего зноя. Жара и вправду стояла невыносимая и гниющие на лотках то тут, то там во всяком беспорядке фрукты источали смрад и сладость и смрад. Их было четверо. Огромный варвар, бряцавший железными набойками на выдубленной кожаной куртке. Обернутая с ног до головы едва ли не в черные кружева, испещренные тайными письменами, ловчая.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

Высокий фанатик в летящих одеждах, выдававший себя за мага. И уродливый старик, едва волочивший истертые тысячами дорог, покрытые струпьями и гнойниками ноги. Варвар оглядывался по сторонам, прилаживая на плече колун. Ловчая щурилась, поднося руки близко к протравленным кинжалам на вышитом серебряной искрой поясе. Фанатик то и дело притрагивался к тубусу, где лежали боевые свитки. И только старик, вцепившись костлявыми пальцами в суковатый посох, упорно, точно, завороженный двигался вперед, заметая следы в пыли лохмотьями многочисленных хламид. Каждое движение его было боль. «За горы, за горы», – шептали его обескровленные, растресканые жаждой, разгрызенные губы. Когда солнце пробивалось сквозь испарения окрестных болот, перед четверкой бежали их тени.

Первым пропал молодой маг. На вечерней стоянке он пошел в лес, за кореньями, спросив старика, путь до ближайшей тайной заимки. Старик вызвался помочь, но скоро вернулся, сказав оставшимся у костра, что никак не мог угнаться за юнцом. Когда утром маг все еще не вернулся, варвар и ловчая пошли по следам. Тело фанатика, обожженное, разодранное в кровавые лохмы, валялось на поросшем какими-то странными цветами холме в центре подозрительно круглой, словно сотворенной чародейской силой поляны.

На следующую ночь сгинула ловчая. Варвар сквозь дрему почувствовал взмах гигантских крыльев над головой, чуть замешкался, но потом вскочил, огляделся...

У почти погасшего костра лицом вниз лежал сбитый с ног испуганный старик. Тени на границе неверного светового круга дрожали. В том месте, где перед сном сидела ловчая, виднелось кровавое пятно и несколько кружевных лоскутьев.

И все же они пошли дальше на восток. Ближе к вечеру смешанный лес сменился мрачными предгорьями. С последними лучами солнца варвар увидел над уже редкими деревьями серые горные пики. Едва заметная дорога бежала именно к ним. Туда, за горы, его, выходца с далекого севера, влекло древнее семейное проклятие. Ловчая когда-то сказала, что идет исполнять долг, фанатичный юноша горел жаждой знаний. Они сошлись в базарной таверне, вокруг нищего старика, что плел в углу небылицы про страну полную зла и чудес там, за горами, за горами. И вот теперь они почти дошли. Не все, да еще и почти.

«Завтра, – едва расслышал варвар шепот старика. – Завтра мы перейдем горы».

Костер из нескольких найденных уже во тьме веток, все никак не хотел разгораться, наконец, зарделся, бросая вокруг лишь случайные алые всполохи. Впотьмах варвар достал из мешка полоску вяленого мяса, разорвал неровно, малую толику кинул старику. Тот, посасывая подачку, сунул корявую ладонь под одежды, вынул уродливую плоскую фляжку, раскрыл, хлебнул сам и передал спутнику. Варвар принюхался, учуял какие-то травы, пахло крепко, сильно, отхлебнул. Тьма ударила по глазам, будто чужой злой рукой, ноги исполина подкосились, пальцы разжались, выпуская на каменистую землю вражий сосуд. Варвар захрипел, схватился было за топор, но отшатнулся, начал падать...

В тот же миг старик разогнулся, вроде вырос в плечах, лицо его покрылось волдырями, потекло, кожа прорвалась, плоть и ткань рубища брызнули в стороны. На месте, где только что полулежал убогий старик, над грудой исходящей паром покореженной плоти, над костным крошевом, над смертным гноем высился демон.

Тварь шагнула к варвару, под ступнями потрескалась опаленная земля. Лапа с десятком когтистых пальцев взметнулась. Под струящейся пламенем кожей взбугрились мышцы. В зрачках чудовища вспыхнула вековечная ненависть.

Вспыхнула…

И погасла…

Варвар выдернул из туши колун. Удар, не смотря на то, что он бил лежа, из неудобной позиции, да еще и не своей основной – правой – рукой, все равно был такой силы, что буквально развалил беса. Край глубоко вошел во внутренности, застряв только в позвоночнике. Варвар, сплюнул злодейский напиток, аккуратно достал из-под языка камень с хай пойзон резист, спрятал в кошель. Затем подбросил в огонь веток, дождался, пока костер весело захрустит ими. В свете пламени северянин привычным движением вытер топор о припасенные кружевные тряпки, затем особым заговоренным кинжалом расковырял внутренности врага. Среди вонючих кишок были неплохой сокетовый амулет, два битых кристалла огня, пара монет. Немного, но варвар все равно был доволен.

По легкому покалыванию вдоль позвоночника, на плечах, на боках, дальше везде, он чувствовал, как в него по капле вливается экспа.

Уже потом, почти на заре, подвяливая демонское мясо, он прикинул, что до левел-апа осталось три, максимум четыре ходки, вроде нынешней. Еще немного и он отправится в настоящее путешествие. За горы, за горы...

Но сначала, надо успеть вернуться в город к респауну старика.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

Тот год не задался сразу. Зима была слишком суровая, весна слишком поздняя, лето слишком быстрое и жаркое донельзя. У кого что было в амбарах – все померзло, пошло прахом или поедом. А уж если кто по жадности или глупости что и сохранил, тот пожалел поболее других. Пришел обоз, и военные собрали остатки, или, как они говорили, излишки, а еще молодых парней – король собирался на войну. Самый долгий день встретили не празднично: ярмарка случилась бедная, а приглашенный маг шутовскими огнями на полном серьезе спалил магистратский сарай. В общем, когда через неделю появились темные господа – могущественные волшебники из удаленной школы самого зловредного нрава – никто особо больше положенного и не расстроился — гнилое лыко в кривую строку.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

Волшебники меж тем вели себя не слишком приметно, но под стать своему фавору. По хатам стали пропадать псы, то там, то здесь видели недобрые миракли и мороки. Одна радость — темные господа селились не по избам и даже не по домам торговцев, а приказали магистру убираться из управы, да хоть куда… вон погоретый сарай пустой стоит. Жители ухмылялись – толстого и спесивого магистра не любили. Так что докучливости в жизни городка прибавилось, но не очень, а то что волшебники запретили смотреть им в лица, так в пакостные те лыбы над нелюдскими одеждами и под чудными капюшонами и так никто не заглядывал. А уж когда темные господа объявили, что уходят проводить обряд инициации, то бишь последнее испытание для новичков секты, многие сплюнули, знаем, мол как вам положено друг дружку инициировать, но согласились – что это, пожалуй, первая добрая весть за год. И даже то, что единственного молодого, кто еще не в армии – магистрского сынка – маги забирали с собой носильщиком, тоже никого кроме магистра не задело. Ну не нравился он никому, не нравился.

Правда, выбрали еще и второго провожатого – местного пьяньчужку. Но то был тоже не большой разор, ведь он только и делал, что, набравшись, рассказывал, как его отец, такой же выпивоха калякал о заброшенном склепе высоко в дальних горах. История была преглупая, но по первому разу занятная, а так как других он не знал, а эту всем рассказал, то и с этой малой потерей смирились. А врал тогда пьянь-человек, что вроде бы в одной пещере под охраной немертвых есть алтарь-кровопийца, и вроде бы кто напоит его алой жижей допьяна, тому сам дьявол не страшен. И еще верещал, что может тот алтарь разбудить только сильнейший маг и только в самый жаркий год на памяти.

В общем, ушли темные господа, и с этого места в рассказе что правда, а что илжа потешная, кажин сам решает.

За неделю волшебники, подпитываясь зельями и отварами, добрались до гор. Сынок магистратский к тому времени уже ели на ногах стоял, вся его откормленность в пот ушла, а пьяньчужка и вовсе идти не мог, сынку велели его на себе таскать. В предгорьях темные господа раскрыли всевидящие волшебные кристаллы, бросили пески познания из специального мешка – мудрствовали. На утро следующего дня определились, двинулись, в расселинах нашли вход в темную яму. Сынка и пьянь предупредили, молчите и держитесь рядом, коли жизни и души дороги. Все темные господа, а было их восемь человек, двое магов-учителей и шестеро инициатов, перепоясались короткими рунными мечами, перемотали древки посохов шуршащими грозно лентами, вынули свитки боевых магий из тубусов и один за другим пошли внутрь. Яма привела всех к подземной каверне, а та раскрылась в залу с колоннами и рисунками на стенах.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

На центральном возвышении в окружении разбитых гробниц стоял алтарь. Маги, жарко сияя молниевыми и огненными шарами на концах посохов, подошли к нему, стали кругом, завели чанты. Сынок приблизился, но на него и внимания не обратили, а пьянь рассмотрел что-то блестящее в пыли и шагнул туда. Тогда-то и началось. Плиты, какие были целы, могильников задрожали, заскрежетали камнем о камень, сдвинулись. Маги запели громче, плиты и вовсе начали расходиться. Сынок ахнул, оступился, сел рядом с алтарем, закрыл руками лицо. Ото всюду двигались немертвые. Ссохлые лохмы плоти, перевязки ритуальных тряпок, ржавье доспехов. В каждом шаркающем шаге беспокойных был гнев. Маги обернулись, сыпанули молниями вбили в костяков огненные шары, завоняло паленым, тошнотворный смрад шибанул посильнее ослопа. Часть немертвых загорелась, посыпалась костями сломанными и искрами, часть ускорилась, ближе двинулась к непрошеным гостям. Сынок закричал, метнулся из круга, потом снова за спины темных господ, те продолжали разить магическими стрелами все неживое вокруг.

Первая волна нежити спала резко, словно по приказу одной злобной воли. Двое инициатов остались лежать на полу с зияющими ранами в телах – беспокойные в ближнем бою рвали плоть живых костистыми пальцами. Один из магов-учителей повернулся, указал сынку спрятаться за спинами, дал глотнуть из своей фляги чего-то пахнущего травами, успокоил, а потом… ударил скрытым в рукаве кинжалом. Парень завизжал боровом, схватился за располосованное горло, захлебнулся своей кровью, залил мага, себя, алтарь.

И кинулась вторая волна, а среди нее, среди тлена немертвых то тут, то там были видны уже и лоснящиеся ихором демоны. Снова вознеслись ввысь огненные навершья посохов, снова в толпу ударили молнии и огни. Громыхнуло заклинание искрящей дуги, два беса в синих сполохах отлетели через весь зал к колоннам. Разряд выхватил оскал десятка немертвых лиц, стерев их в пепел. Упал с криком инициат, учитель закрыл его куполом, пропустил удар из глубины рядов наступающих, пошатнулся, костлявые пальцы схватили летящие одежды, стянули вниз, грянул крик, перетекший в визг. Второй учитель вскинул посох, выкрикнул грозно, по залу прокатилась, расходясь, огненная волна.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

Все затихло.

Темный господин огляделся, пьяни негде не было видно, меж тем все в поганом алтаре молча, но страстно взывало к новой жертве. По команде инициаты подняли пораженного товарища, поднесли к заляпанному кровью камню. Предчувствуя страшное раненный забился, закричал, учитель наклонился к нему, брызнул в лицо травяным отваром, приговоренный размяк… И мастер одним ударом разрезал его горло. Алый поток ринулся книзу. Во тьмах по стенам зала, за колоннами, в еще не тронутых гробницах зашуршало, набирая силу, эхо. Что-то двигалось, чтобы войти, что-то отвратительное, злое, чудовищное. Рядом с алтарем вдруг заблестели грани самого бытия, запереливался окоем мироздания, открылись алые двери. Наружу из глубин ниоткуда вылезло алое чудовище, демон плотский и в то же время нереальный, обросший мясом, чешуей, волосами, но от этого еще более неземной, чуждый, ведь все в нем было противоестественно, мерзко, дико. Маги преклонили колени, ведь на них глядел бич их ордена, их всегдашний враг, их повелитель и магистр из ада. Только он мог решить в ком из прибывших достаточно силы чтобы свершить их высшую миссию, их предназначение, кто достоин пройти по-настоящему последнее испытание.

Вдруг с другого конца алтаря синим засветился другой портал. Маги переглянулись, мерзкая тварь зашипела.

В раскрытые небесные двери вошли трое рыцарей в сияющих доспехах с диковинными самострелами. Один двумя выстрелами испепелил призванную тварь, другой бросил в сторону магов дымный шар, третий кинулся к алтарю. Стоило дыму из шара коснуться магов, они рухнули недвижимы.

«Сэр, отмечена передача со стационарного маяка неизвестной конструкции», - забормотал в воздух тот, что осматривал алтарь: «По прибытии на место патрулем зафиксирована минимальная активность нетипичного вида зергов, и локальное заражение местных обитателей (агрессивность, стремление к ритуальным убийствам), проходящих по классификации, как общество докосмическое, раннесредневековое. Старший патруля, то есть я, принял решение, обработать место контакта репелентом, а зараженных подвергнуть э-э-э подвергнуть». Говорящий обернулся к другим рыцарям: «В общем, ребята, кончай их». Один из двоих милосердно добил магов, другой залил алтарь масляно-блестящей жидкостью, поджег. Жарко запылало. «Сворачиваемся», - сказал старший рыцарь: «Дьявол, и ведь так, судя по записям, каждый двадцать четвертый цикл. Из сектора приходит сообщение, нас перебрасывают, мы прибываем, а проблема все не решается. Почему нельзя уничтожить этот маяк с орбиты, к чему эта возня с продолжением!» Светлые рыцари скрылись в портале, он погас, как и не было.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

Такая история известна мне, так я услышал ее, так же я рассказал ее вам, а вы слушайте и бойтесь. Бойтесь и не надейтесь, что я, мол, всего лишь безмозглый пьянчужка, и все это измыслил. Историю эту, слово в слово, я повторяю за своим отцом, кто говорил, что сам был в том зале, прятался в могиле, пока шла бойня, а потом вернулся обратно, и было это вот уже более двух десятков лет тому, в такой же скверный год как этот, в точно такое же жаркое лето. Да-да, в точно такое же.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

Цельный трактир разглядеть снаружи в этом длинном низком бараке, притулившемся уже за последними деревенскими хатами, если б не знал, то вряд ли смог бы даже самый глазастый из босоногих, голозадых и вечно чумазых местных детишек. Да и сквозь собственные подслеповатые окошки, забранные плохой слюдой, можно было различить только то, горит там внутри хоть или нет. А, между тем, там внутри горело. Жарко, даже летом, пылкал очаг, и на нем – чуть ли не прямо в угольях – стоял пузатый никогда не чищеный котел, в котором… И вот заради этого «в котором», в последнюю харчевню по эту сторону гор стекались из окрестных хуторов немногочисленные, но верные клиенты. Потому как хозяин, огромный в седых космах когда-то северный варвар, за медный грош предлагал огромную же, хоть и в сколах миску бобов с жиром. Да какую! Такую, что съесть ее в один присест, не отодвинувшись, устало, набитым брюхом от грубо сколоченного стола, мог разве что только он сам.

Сказать по правде, немудрящее это блюдо было почти всегда и единственным. Зато хозяин, хоть и грозно вытирал руки о замызганный фартук, не возражал, если иной хуторянин собирал остатки – иногда добрую половину пайки – в горшок на потом. Суровый предгорный край не отличался достатком, земля была каменистой и неродящей, небо по нескольку раз за сезон посылало выбивающие из всего дух, холодные и длинные, словно тупые варварские клинки, ливни. К тому же дикие звери, то тут, то там, раз от раза задирали незадачливого какого пахаря вместе с впряженным в плуг свояком прямо на меже. С другой стороны охота здесь была занятием изматывающим, но знатным. Да и правитель через год забывал присылать к своим хмурым подданным податную телегу со сборщиком налогов и рекрутским списком. А потому люди в крае жили, и даже, сбагрив заезжему торговцу мешок зерна, шкуры волков или самородное железо, не без приятствия заходили в харчевню. На те самые бобы с жиром, да на стаканчик кисловатой мутняжки. Тем паче, харчевня была действительно последней по эту сторону гор.

Вот и тогда в зале сидели пару хуторян со жбаном самодельного пива и мисками в сколах. Время от времени хозяйский паренек подходил к ним, отливал пива в высокий мятый кубок и подносил хозяину. Тот полусонно привставал, принимал хабар, отхлебывал разом поболе половины, садил необъятный зад на чурбак у стены, засыпал. Крестьяне кивали, продолжали неспешную беседу, паренек шел к котлу, помешивать варево, дымы и пары растекались по углам, где в мешках, наваленные друг на друга как в амбаре, лежали, готовые уже попасть в следующую порцию, бобы. День шел к вечеру, об этом мычали сгоняемые в хлева коровы, через окошки же было видно, только то, что в небе собиралась, наверное, гроза.

Дверь приоткрылась, в зал, танцуя, влилась, завернутая в темные одежды, тень. По длинным ножам на поясе, по арбалету за спиной, по изукрашенной охранными рунами вязи на руках, на высокой груди, на крутых бедрах – везде – было ясно: гостья – ловчая. Вслед за ней, побрякивая костьми в ожерельях, чуть заметно, но постоянно и раздражающе шевеля, словно приманивая кого, длинными грязными пальцами, потряхивая перьями мрачных птиц в волосах, внутрь шагнул ее спутник шаман. После, распахнув но без стука, дверь на всю, пригнувшись, ссутулившись, вошел и третий гость – варвар. Все затихло. Но. И хуторяне, почуяв неладное, позасовывали недоеденные бобы в принесенный горшок, и паренек бросил мешать. Только хозяин, открыв глаза, ограничился тем, что вперил в незнакомцев долгий тупой взгляд, да и опустил глаза, хлебнул пива, отерся.

Пришедшие подошли к нему, шаман, повернувшись спиной, смотрел в зал, ловчая приоперлась о стену на расстоянии удара. Варвар нагнулся к хозяину, спросил: - «Далеко ли до гор?». «Нет». «А будет ли мне там что искать?». «Да». «А будут ли там ждать меня враги?». Трактирщик поднял глаза, удивленно, сказал; - «Враги есть у всех». Пришелец кивнул, спросил: - «Даже у тебя?». Хозяин пожал плечами. Варвар, раздраженно громыхнул кулаком по столу, повернулся к ловчей: - «Ну и как мне брать квест у этого непися, если я не знаю ключевого слова? Сказали же вроде, он сам должен все выложить после начала разговора. Сказали, там что-то насчет врагов, а потом начнется квест. А теперь что?». Варвар повернулся к трактирщику: - «Есть у тебя враги?». Трактирщик поднял глаза, удивленно, сказал: - «Враги есть у всех». «Дьявол», - закричал варвар, спросил: - «Что насчет врагов?». Трактирщик поднял глаза, удивленно, сказал: - «Враги есть у всех». «Враг моего врага мне кто?» - выпалил варвар. Трактирщик поднял глаза, удивленно, сказал: - «Враги есть у всех». В сердцах варвар толкнул трактирщика в грудь.

И все вмиг завертелось. «Враги!» - заорал хозяин, прямым правым в лицо заставил варвара отшатнуться, левой, одним движением, выхватил из-за пояса нож – полоснул ловчую снизу вверх-вверх, до самого горла. Шаман обернулся, потерял зал из виду – зря – хозяйский паренек подлетел к нему, огрел мощным черпаком – захрустел, лопаясь череп. Ловчая пыталась удержать вываливающиеся внутренности, поскользнулась в собственной крови, упала. Варвар, отняв руки от лица, бросился к хозяину, напоролся на лезвие, вскрикнул, осел. В секунду все было кончено.

Хуторяне выглянули наружу - никого, прикрыли двери. Паренек уже нес секач. Хозяин начал срезать одежду с пришельцев.

Позже, заполночь, закидывая шматы мяса в котел с новой порцией бобов, седой трактирщик говорил пареньку: «Мы с твоим отцом тогда стояли насмерть против полчищ ада на Святой горе. Конечно, если бы не тот безымянный герой, мы бы не устояли. Но провести вечность на холодном склоне, постоянно отбивая атаки, к тому же без провианта – это, я тебе скажу — то еще геройство». Паренек кивал, он уже много раз слышал эту историю, но старик, рассказывая, становился добрее, да и байка была хорошая. «А еды, я тебе скажу, не было вообще», - привычно продолжал трактирщик: - «Я был ранен, сильно ранен, потому вверх по склону не ходил, только кашеварил, вот там, кстати, бобы научился по-солдатски готовить». Старик снял пенку, причмокивая губами: - «Даже демонятину приходилось есть – другого мяса просто не было. Точно. Вот и варили ее в большом таком странном чане, добавляя, кто какие может присыпки и травки». Трактирщик морщил лоб, вспоминая далекое прошлое. «Как же безымянный герой этот короб называл, а? Чудно так». Паренек, знал уже, конечно, но помалкивал. «Ах, да» - продолжал старый варвар: - «Варили мы, значит, демонятину с травками, в Хорадрическом кубе. Точно. В Кубе Хорадрика и варили. А что: странно, но вкусно…»

Туман сивыми клочьями цеплялся за поломанный сосенник. Уходили, исчезали в нем и каменистые холмы, и одинокая тропа, и все, что осталось от лесной прогалины, когда-то намытой звонким ручьем. Нижний склон долины уже совсем скрыла густая ночная мгла. Однак, на границе последних отсветов долгого кошмарного дня и кромешной ужасающей тьмы, было отчетливо видно – лохмы мжи, какие, не смешиваясь, стекались в один клубящий вал с магическими дымами. Выше этого воздушного мутного озера, там, где верхняя часть долины переходила в перевал, на песчанике, на камнях, на поотбитых ветках деревьев лежали тела. Вперемешку валялись лучшие и самые дикие из отряда северных варваров и вечные их противники – многообразные демоны, рожденные во зле. В тех местах, где твари окружали кого-то из северян, возвышались курганы из мерзких туш. В центре же каждой саморытой такой могилы всегда с оружием в руках, пусть и пощербленным, погнутым, поломанным, лежал не сдавшийся варвар с улыбкой-оскалом, ибо смерть в бою для него – песня, и, уходя, забрал он многих и многих, и еще.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

Почти уже на перевале, где валы тел были особенно высоки и плотны, всреди круга мертвых врагов, обтекающих его, будто каменный холм, нетронутый степным пожаром, зажимая раны в груди, сидел вождь. Покоробленный шлем, расколотый его щит, треснувшая вдоль рукояти булава лежали тут же, изнож. Вождь пел сам себе и своим соплеменникам погребальную песнь. Пел, прославляя и оплакивая павших, призывая живых вечно помнить и мстить. Вечно помнить. Мстить вечно.

Вдруг снизу, пошаркивая, начали подниматься шаги. Вождь, не останавливая гимна, поднял щербатый двуруч, сложил его удобно на колени, стал ждать. Из мглы, тумана и дымов показалась, пошатываясь, вначале неверная, но чудовищная тень, а после стало ясно – огромный варвар. Через все лицо его проходила зияющая рана, одной из бровей, глаза, большей части носа и щеки не было. Другой же глаз смотрел горячо. Вождь поклонился выжившему, повел песню дальше, дальше. Живой замер, тоже склонив голову, слушая о деяниях и своих тож.

Когда вождь закончил, была уже тьма. Молчащий живой сел рядом, выложил из меха нехитрый скарб, принялся мастерить перевязь с лечебными травами. После каждый помог другому обработать раны, подтянуть повязки, вынуть из доспехов когти, зубы, шипы и стрелы врагов. Ночь прошла в сборах, освещаемых неверным костерком. Под утро, в шерани, варвары уснули, сидя спиной к спине, с оружием в руках, начеку. После, скоро, с первым лучами, встали. Поневоле молчун отдал вождю флягу с напоем, сам только сделал попытку влить внутрь что-нибудь, но не смог. Вождь посмотрел на него, сказал: - «Не узнаю тебя, брат, будешь для меня ты теперь – Живой». Живой кивнул.

Тронулись по долине, обходя завалы, порой переступая окоченелые уже тела.

На прогалине, где с небес ударили магические огни, столбы белого и алого и желтого негасимого пламени, там, где спекся в стекло песок, там, где мясо людей и демонов изжарилось на костях, испарилось прямо внутри лат, там двое остановились. Ручей высох, повернул. А на его месте… Где свои, где чужие разобрать было нельзя... В центре в самом аде, в костях и обрубках тел кто-то копошился. Обошли с двух сторон, тихо, прячась, таясь. Кинулись, прижали ногами, направили мечи на верещащую плоть. Оказался шаман.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

Собирая косточки, глазки, зубки для нужд, заигрался, не заметил, сейчас от ужаса под раскраской посерел даже, притих. Губы сложились в панической гримаске, пальцы, скрюченные, обвили варварские мечи, не касаясь, конечно, лезвий. «Я свой, свой», - просипел шаман. «Говори», - пророкотал вождь. «Это маги, маги, все они придумали, они», - отвечал шаман, стараясь отвести от груди, от горла мечи. «Они, они, балахоны дьяволовы, измыслили наверх вас послать, а когда свяжете демонов боем, выцелить по крикам, по приметам, ударить по площадям, молниями накрыть, огнями жечь. Палить, палить, палить…». «Дальше», - приказал вождь. «Все они, все маги, маги. Верховный их все говорил, что многих демонов вы положите, постелите как траву косой, но не всех. Не всех же. И вас порвут, поредят, порежут. И вас, вас. А после, как они уже ударят, выждут, а потом пойдут наверх, сейчас уже идут, наверное, идут сделать так чтобы, дескать, никто и из вас, и из них, ни один чтоб не ушел». Варвар склонился, глянул в глаза шаману, тот похоже не врал: - «А зачем им это надо? Мы же на их стороне». Шаман заерзал по земле, задом попытался то ли зарыться в нее, то ли выползти, но крепко был прижат, на груди стоял сапог Живого. «Они, они, они, все шептались, все шушукались, все не могли вам простить разору давешнюю демонской библиотеки. Все шипели змеями, выли зверьми, клекотали все: варвары – необученные, варвары – темные, варвары – дикие. Труд многовековой, тайны тайн из бездны бездн, все вы спалили. Вы ведь, и вправду, все спалили. Все, вправду, пожгли. Все свитки на человечьей коже кровью писаные, все пергаменты, где были обряды мерзкие нарисованы. Все, все, что нажито непосильным…». «Заткнись», - вождь задумался, но шаман уже не мог остановиться, уже несло его, объятого страхом: - «А еще, рейд у вас совместный, вся экспа, все плюшки, все бонусы по итогу, надо будет делить только на выживших, надо будет только между собой, надо будет между нами…». Шаман захрипел, потому как Живой нажал кованым сапогом, хрустнули ребра, превратились в кровавую жижу легкие.

Вождь глянул по склону, где уже поодаль наяве раздавались чьи-то голоса. «Сколько их там?», - спросил вождь: - «Десяток что ли?». Живой разважливо покивал. «Если с засады кинемся, они же нас не ждут, нескольких сразу положим. Потом, надо верховного мага выцелить, по лайфбару, с двух сторон вдарим. А там уж погоним». Живой кивнул, в единственном глазе его напополам с огнем заиграла недобрая ухмылка.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

«Погоним вниз, вниз по склону», - сказал вождь: - «Увидите у меня ПвП в ПвЕ. Есть в этом какая-то высшая справедливость».

Люди на болоте

Время на болоте – оно ведь как: то вообще его нет, то вдруг, раз, и взаправду нет больше. А потому и не знают люди, когда это все было, но было точно, вон, хоть у людей спроси.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

А что было то? А было вот что. Жил на нашем болоте, правда, далече так от нашего села, Страх. Ну, это мы его обзывали Страх, а сам себя он никак не величал, потому как жил один и разговаривал только со своими мертвыми псами. Был он – шаман. Травки всякие по трясине собирал, водоросли в чане вонючем заваривал, скотину от болотного мора лечил, какую в топях встречал, да и людишек наших пользовал. Ну, то есть это мы к нему людишек-то носили, если там кто в яму глиняную упадет с перепою или еще как захворает. На болотах с болячками оно ведь или быстро помираешь, или уже не проходит никогда. Так-то вот. Тех, кто недужил, мы ему по памяти ночами под хибару относили. Он их поднимал и отправлял обратно. Или не поднимал, тогда обратно никто не приходил. Только мертвые собаки тогда радостно выли, сыто брехали и хрустели костьми.

А не приходили мы к нему днем, потому что страшный он был, наш Страх, прям, ужас, а не Страх вовсе. Весь в обмотках, обрывках, тряпицах, ожерельях, бусах, оберегах, веревках, блестяшках, а сверху еще деревянная шапель в птичьих перьях с чудовищной мордой спереди нарисованной. В руках болотный посох и преогромный кривой нож имел, чтобы осоку резать, да землю расколупывать. И везде черепа, черепки, черепочки, на красных веревочках привязаны, на синих тесемочках, на темных лозах. И косточки. И птичьи далеко не все. И перья, но я об этом уже говорил. А откуда все знаю? Знаю потому как однажды среди бела дня, точнее, день на болотах летом особливо в сушь, а была как раз самая сушь, так вот, день на болотах он желтый, гнилой... о чем это я…

В тот год над болотами, что гнилостным поясом пролегают по югу равнины, стояла нестерпимая жара. Марило так, что возница с козел не мог видеть ушей лошади. Но ехать сквозь болезнетворные топи резон все же был. Из южных сел можно было привезти сборы трав, редких чародейских камней, слюды, странных птиц, а еще запас за несколько лет кирпича, черепицы и всего, что делают местные из жирных тамошних глин. Потому и тянулись на юг огромные телеги, а там, где было совсем не проехать, ползли на брюхе плоскодонки. Ну и мы с ними. Мы, то есть ярмарка и балаган в одном.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

…А, вспомнил, о чем это я. Я все про Страха, который однажды к нам прямо с болот и вышел. Жара стояла страшенная, болота местами попересохли так, что до нас добралась ярманка и бологан. То бишь торгашины и клоуны, а по-нашему, значит, бездельники и воры. Встретили мы их хорошо, обменяли, что у нас было, на то, что было у них, внакладе не остались. После стали смотреть на их кривлянья, на разных страховидл, которых они приволокли, и на маленькую девочку. И до того эта девочка была страшная, что когда Страх с болот пришел, только я его и разглядел, потому что от девочки с ужасом отворотился. А Страх, наоборот, подошел к клоунам, пошептался, кинул их главному в руки мешок с болотными камнями, забрал девочку и был таков.

На самом юге, где никто уже почти не живет, случилось мне провернуть хорошую, думал, сделку. Поменял я ублюдка нашей гимнастки на мешок болотных самоцветов. В любом городе за каждый из них можно было пяток детей купить. А может и больше. Вот только радости с обмена мне оказалось мало. На обратном пути, через пару месяцев, нарвались мы на банду. А когда их главарь – женщина, вся в кожаных одеждах – стала прижигать пятки, я все и рассказал. И про камни, и про то, где такие нашел.

Страх ребенка увел, но память об ней по селу пошла. Стали мы звать ее Уродкой. За глаза, конечно, в глаза ее никто не видел, потому что Страх целыми днями учил ее своим чудесам. Откель знаю, что учил? А потому, что выучил.

Как стала осень, над болотами зарядили дожди, дороги исчезли в иле, дома накрыла мутная мжа. И вот в последний может быть день, пока можно было до нашего села еще добраться, они до нас и добрались. Было их, что пальцев на руках и еще девка, вся в кожах, с боевым самострелом на взводе. Поначалу, собрали людей перед старостовой хатой. Выволокли из нее стол, стулья под навес, расселись. Девка на стол на тряпицу бросила самоцветов добрую жменю, спросила, откуда, мол, замухрышки, у вас такие богатства. Староста сказал, что, бывает земля родит, получил обухом боевого топора по зубам, легонько, упал, сплевывая. Замолк. Девка спросила, хорошо ли всем видна наступающая ночь. Мы молчали. Кивали. Девка поправила перевязи, сказала, потому что для вас она станет последней, если до утра не скажете, где еще есть такие камни.

Всех загнали в хату, подперли двери, единственное оконце открыли, посоветовали, как надумаем, кричать в него. Дом обложили сохлым сеном, сами стали ужинать. Я как раз у окна стоял и видел, как в серость вечера по каплям вливается чернота ночи. Кругом дышали, дети, чахлые наши болотные детишки, хныкали. Вдруг у дальнего конца улицы показалась Уродка. Не одна, в окружении мертвых собак. Было на ней платьишко из листьев и тряпочек, рваное все. Были бусики из комков и перышек. Была на голове шапель с чудовищной мордой, а в руках был посох. И черепочки, черепки, черепа, тоже были, как и положено, на ней. Свисали, друг о друга негромко постукивали.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

Опасные-те поднялись с места, потянулись, пока лениво, краями перегораживая улицу. В центре была девка с самострелом, за поясом ножи. Уродка шла босыми грязными ножками, перебирая по скользкой дороге, смотрела сквозь прорези в маске, плечами водила, словно от холода, рядом трухали псы. А дальше, помните, я про время говорил. Про том, что на болотах то долго, аж не можно, то вдруг ничего. Так и случилось.

Бандитка начала вскидывать самострел, первые бугаи ее с мечами да с топорами на Уродку только кинулись, остальные на изготовку, как… Дернулись мертвые собаки. Прыгнули невозможно. Одному горло рванули еще в полете, другого уронили, а сверху над ним стала свора тел. Полетел визг, лай, хруст костей. В тот же момент ниоткуда налетела саранча, кидалась бугаям в лицо. Двое пороняли мечи, стали лицо тереть, я видел, как своими пальцами они себе глаза и повыдавливали. Один мошкой захлебнулся, засинел, закачался, ноги подкосились, рухнул, лицом вниз, не дышал. Еще один дернулся убегать, поймал лозой за шею, удушило. Девка стреляла в Уродку, но прыгнула мертвая собака, болт вошел, только гнилое мясо чвякнуло. Опять из ниоткуда полезли гады, бугай поскользнулся, упал, об стену хаты головой, хрустнула шея. А дальше и вовсе страх. Из земли показались скрюченные руки, костяные пальцы мертвых ломали бугаям ноги, рвали мышцы, тянули жилы. Бугаи ложились на землю, не вставали. Разрывало их, раздирало их. Жевала их заживо наша глинистая, склизкая неродящая земля.

Уродка сквозь смерть подошла к окаменевшей чего-то девке, посмотрела ей в глаза, снизу вверх, коснулась пальцами губ. Девка зажелтела, под кожей задвигались буруны, потом стала они лопаться и слазить с живого еще тела лохмами какими-то, а из-под них, полувареное все, словно яд бандитку уже разложил. И крик ее над деревней я потом помню. Но сказать не могу. Глаза закрыл, чтобы не видеть, не слышать. А как очухался, Уродка уже двери в хату открывала, выпускала людишек-то, говорила, будете меня теперь не Уродкой звать, а Страшей. Потому, сказала, что помер старый Страх, и силу свою мне через последнее касание передал. Людишки кивали. По сторонам старались не смотреть. Страша свистом сзывала сытых собак. На болота опускалась ночь.

Потому ни я, никто из наших, ни торговцы, ни цирковые, не поедем больше на болото. Там силы зла царствуют безраздельно. И другие силы. Порой, куда пострашнее.

Луна. И каждое полнолуние ко мне приходит один и тот же сон.

В храме с обвалившимся сводом, на стенах которого в неверных отблесках солнца мертвых видны уродливые фигуры, где внутри только рассеянный свет и вечный холодный ветер, я стою над телом. Человек передо мной в одеждах неведомого мне кроя, в боевой неброской броне, он упал лицом вниз, в собственную кровь. Кто был этот воин, кто стал его проводником на ту сторону всех снов мне не известно. Я смотрю на тело, а на меня единственным, уродливым, пустым немигающим глазом смотрит луна.

Эта луна.

Не знаю почему, но я чувствую, что должен коснуться тела. Лишь коснуться. Без жалости, без любви, без иных чувств или сочувствия. Просто дотронуться, до – я это откуда-то знаю – холодной и сухой, как бумага ветхих книг, кожи. Одновременно с этим пониманием я содрогаюсь от мысли о том, что я должен сделать. Я собираюсь с силами, я медленно поворачиваю плечи, я отдергиваю уже готовые притронуться к мертвецу руки.

Дьявольская луна!

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

Я с криком просыпаюсь. Проваливаюсь в реальность. Оказываюсь в своей комнате, залитой лунным светом, таким же, как в том храме. Но теперь я могу идти куда захочу. Теперь я свободен до следующего полнолуния, до следующего видения, до следующего кошмара. До того самого момента, пока на небе не объявится она.

Полная луна.

Вот только в этот раз я понимаю, что сдался. Я в храме, плиты пола холодят мои ступни, руки тянуться к мертвому телу в луже его собственной крови. Белое бельмо на полнеба надо мной и надо всеми, кто не властен. Я отдаюсь тебе, мерзкое полуночное светило, слышишь? Я не в силах больше избегать предрешенного. Я касаюсь мертвого воина пред ликом твоим.

Луна.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

В моих руках странное оружие – колдовской меч. Мое тело непривычно пригибает к земле броня, а под ней удивительные ткани касаются моей кожи. Мой слух стал четче, зрение острее. Каждое движение, кажется, как-то связано с последующим, я словно не двигаюсь, но танцую древний танец. И в этом танце у меня есть отвратительный партнер. Я чувствую его зловонное дыхание. Я ощущаю, как под его тушей продавливается пол неподалеку. Я буквально знаю, как он выглядит, хотя и не могу понять, откуда пришло знание. И еще, я чувствую страх. Потому что я не уверен, что смогу покинуть эту реальность и перебраться в другую. Я вообще не уверен, что есть реальности кроме той, где я…

Делаю шаг в сторону. Тело движет собой почти само, надо только перестать мешать ему и тогда оно спасет самое себя и меня. Второй шаг и сразу полуоборот. Еще полуоборот с движением назад и…

Передо мной огромный демон. Туша, которой не может быть, бугрится неестественными мышцами. Рот, пересекающий вбитый в плечи череп, полон острых зубов. Глаза утоплены в складки кожи под мощными рогами. Непропорционально большие руки свисают едва ли не до пола. В правой – тесак со щербленным лезвием. Грудь монстра прикрывает издевательский мясницкий фартук. Он заляпан кровью, он закорел от множества алых, но ныне высохших – коричневых – брызг и потеков. Демон шагает неуклюже, но ясно, ему достаточно будет один раз ударить, чтобы развалить меня пополам.

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

Я ухожу вправо. Затем делаю обманный выпад, вроде бы приближаюсь, а когда чудовище бьет, прочерчивая тесаком горизонтальную дугу, подныриваю под смертельный метал. Оказываюсь сбоку от него, почти за его спиной, всаживаю меч ему подмышку по самую рукоять. Затем резко выдергиваю. Фонтан дурно пахнущей жижи, заменяющей твари кровь, выплескивается наружу. Не останавливаюсь, захожу за спину демона, бью между выпирающих лопаток, пытаюсь рассечь позвоночник у основания черепа, верчусь юлой.

Туша все еще на ногах, она дышит, она корчится, она кричит, она выворачивается и выбрасывает, не глядя, свое страшное оружие, цепляет меня в самом конце моего маневра. Ах, какая боль, клинок, наверняка, отравлен. В глазах вспыхивают мириады мутных огней. Я бросаюсь вперед и вбиваю свой меч в глаз чудовища. Мгновение ничего…

Затем тварь медленно оседает на пол. По плитам рассыпаются какие-то предметы. Я уже почти не вижу их, наклоняюсь, хватаю первое, что подвернулось под руку. Колени подкашиваются. Я крепко прижимаю к себе находку. В глазах темнеет, я валюсь на грудь, лицом чувствую какую-то жидкость. Успеваю понять, что это – кровь. Моя кровь. Успеваю заметить отблески лунного света на стенах. Уродливые фигуры. Успеваю, нет…

Больше не успеваю ничего…

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.

Полчетвертого. Не хватает слюны, чтобы сглотнуть. Сердце гулко колотится. Комната пуста и заполнена луной. Город спит. Пью воду жадными глотками, мышцы рук и ног только сейчас отпускает судорога напряжения. На столе предмет, я разглядываю его. Тубус, покрытый странными литерами. Я развинчиваю его, достаю лист бумаги. Вглядываюсь в первые буквы, знаю, что писал их точно не я, но что-то до боли знакомое в каждой линии есть. И ощущение на ладони. Этот вес, эта шероховатость материала…

Я вспомнил. Именно их я чувствовал в храме. Этот тубус я подобрал с пола, после победы над тварью из кошмара.

Читать нельзя!

Но я не могу удержаться. Я прочту это прямо сейчас, пока на буквы падает свет полной луны. Я выучу послание наизусть, а затем…

Следующее полнолуние. Я коснусь мертвого тела раньше. Я буду проворнее. Я буду готов…

Байки из куба.Чтиво.

Байки из куба.Чтиво.